Исцеляющая любовь [= Окончательный диагноз ] - Эрик Сигал

Профессор Дерек Шоу внушал им, что необходимо обследовать каждую сферу физиологической деятельности, не упуская ни одной системы организма, ни одного сосуда, ни одной железы или органа. И снабдил их ценным советом: «Большинство ваших пациентов будут плохо понимать медицинские термины для обозначения таких функций, как мочеиспускание, дефекация или половой акт. Поэтому, если вы станете формулировать свои вопросы строго научно, больной вас не поймет. Поэтому вам пригодится более простая, а то и вульгарная терминология, если вы понимаете, о чем я говорю».

«Да, профессор Шоу, — разом подумал весь курс, — мы понимаем, о чем вы говорите. Значит, проверив больному органы дыхания и установив, нет ли каких отклонений со стороны сердечно-сосудистой системы, желудка, почек, желез внутренней секреции и нервной системы, а также не значатся ли в анамнезе психические нарушения, мы должны будем спросить, не возникает ли у него проблем, когда он писает и трахается».

— Не забудьте, — вещал профессор Шоу, — в медицинском исследовании нет такой аппаратуры, будь то рентген или даже микроскоп, которая могла бы заменить человеческое восприятие. Главными инструментами диагностики всегда есть и будут глаза, уши, нос (некоторые бактерии имеют характерный запах) и руки. И помните: в тот момент, как вы коснулись своего пациента, он уже считает, что вы его лечите.

Организм есть симфония звуков. Если все отлажено, то он издает красивую, гармоничную мелодию, если нет — подает сигнал о том, что какой-то инструмент в оркестре играет не в лад. Итак, освоение диагностики мы с вами начнем с того, что научимся определять разницу между самыми разнообразными звуками, различимыми только хорошо настроенным ухом.

После внушительного количества музыкальных метафор Шоу перешел к описанию пальпации четырех секторов брюшины.

Профессор резонно полагал, что самыми подходящими объектами для первого взаимного обследования будут сами студенты. Но его предложение было встречено в штыки. Не девушками. Их было четыре, так что они удобно делились на две пары «больных» и «докторов». Ради соблюдения приличий им предоставили соседнюю комнату, где они могли упражняться, не искушая мужское большинство.

Молодые люди в первый момент воспротивились процедуре взаимного ощупывания. Делать друг другу уколы — это одно. Пусть больно, но это всего лишь прокалывание кожи, а исследование внутренних органов — совсем другое дело.

Ну кому захочется давать щупать свою простату Питеру Уайману? Или шарить по мошонке?

Профессор Шоу был привычен к массовому недовольству, но не в таких масштабах.

Сначала послышался ропот, в котором быстро стали различаться возгласы: «Ни за что! Никто не прикоснется к моей заднице!» А затем и: «Пошел ты к черту, Шоу!» Когда же профессор заметил, что студенты начинают потихоньку просачиваться в коридор, он понял, что имеет дело с полномасштабным мятежом, и решил сменить задание.

— Так. По-видимому, мы не сможем проделать это всё на одном занятии, — заявил он, стараясь не выдать своей растерянности, — поэтому предлагаю на сегодня ограничиться знакомством со звуками сердца. Различные шумы, вибрация, фибрилляция.

Чтобы окончательно вернуть аудиторию под свой контроль, профессор решил сразу пообещать и лакомый кусочек на будущее.

— Поскольку речь порой действительно идет о жизни и смерти, — изрек он с каменным лицом, — ни один курс такого рода не может обойтись без влагалищного исследования. Разумеется, для этого упражнения нам придется пригласить пациентов… более опытных. А пока давайте послушаем сердце и научимся понимать его музыку.

Аудитория стихла: сорок восемь стетоскопов приникли к сорока восьми грудным клеткам.

Даже у Лоры не хватило душевных сил провести Рождество в одиночестве. Тремя часами раньше она распрощалась с Барни и Сюзан, которые отправились на машине Ланса в загородный домик в Вермонте, где на них всю неделю будет сыпать снег.

Сидя в пустом буфете и давясь остывшей индейкой, по вкусу напоминавшей развешанные в витринах пластмассовые муляжи, она почувствовала себя такой несчастной, что решила все-таки ехать домой — невзирая на то, что прошлое Рождество оказалось для нее столь тягостным.

Однако, бредя по слякотному тротуару Линкольн-плейс, Лора осознала, насколько чужими стали для нее места ее детства.

Даже дом Ливингстонов с тоской глядел пустыми черными окнами на красную с зеленым вывеску: «ПРОДАЕТСЯ» — свое единственное праздничное украшение: Уоррен и Эстел уехали на Рождество в Майами.

На родное крыльцо она поднималась с замиранием сердца. И была ошеломлена, когда ее встретили теплыми объятиями. И мама, и Луис широко улыбались, излучая безмятежность.

За ужином стала ясна причина: у Кастельяно был необычный гость — красивый священник-кубинец, отец Франсиско Хавьер. Он прочел по-латыни рождественскую молитву и благословил присутствующих.

— Но ты, мне кажется… староват, чтобы играть в Че Гевару.

Революция свершилась! — с жаром воскликнул Луис. — Настало время строить новое общество.

Отец Франсиско Хавьер склонил голову, словно в молитве, а лицо матери превратилось в безжизненную маску.

Лора спросила, не обращаясь ни к кому конкретно:

— Это серьезно? Он вправду собирается ехать?

— Собираюсь, querida, — со спокойной решимостью ответил Луис.

— А мама?

За Инес ответил ее духовник:

— У вашей матери другие планы. Она, если можно так выразиться, вольется в лоно церкви.

Окончательно сбитая с толку, Лора повернулась к матери.

— Ты хочешь сказать, что уйдешь в монастырь?

— Нет, Лаурита, — кротко ответила Инес. — Я буду петь в хоре. Una lega.

— Это что-то вроде монахини, только без пострига, — пояснил пастор.

— Спасибо, я понимаю по-испански, — огрызнулась Лора.

— Успокойся, — упрекнула Инес. — Отец Франсиско лично нашел для меня монастырь в северной части штата Нью-Йорк, где требуются помощники со знанием испанского языка, чтобы навещать больных и улаживать конфликты в семьях.

Лора с трудом сдержалась, чтобы не крикнуть: «А как же наша семья? О ней что, можно забыть?»

— Я буду заниматься богоугодным делом, — продолжала Инес. — Это поможет мне искупить свои грехи.

Более подробной информации Лору пока не удостоили. Она взглянула на отца и увидела в его глазах поражение. Она вдруг испугалась, ее пронзила боль одиночества.

Но к кому она могла прийти с этой болью? Луис и Инес, судя по всему, отреклись от своих родительских обязанностей.

Тут священник поднялся и стал прощаться: он должен был спозаранку служить мессу. Инес тоже встала, чтобы проводить его до дверей.

Buenas noches[26],— попрощался он.